Варвара Пономарева
Рецензия на сериал «Институт благородных девиц»
http://www.gzt.ru/column/-institut-meschanskih-obmanov-/331135.html
Тщательно причесанные а-ля капуль приказчики, с непередаваемым изяществом лузгающие семечки, страшно интересовались жизнью высших классов. На этом беззастенчиво наживались издатели конца XIX века, которые тиражировали бульварные романы о той самой увлекательнейшей жизни графинь и князей. В наше время появился новый персонаж— киношник, эксплуатирующий эту простодушную тягу к светской жизни, осмеянную в классической русской литературе многими — от Фонвизина до Зощенко.
Сериал — он на то и сериал, чтоб тут были: невинная барышня, загадка ее происхождения, похищенное завещание, пара-тройка злодеев, принуждение к ненавистному браку, политические интриги, зависть неверных подруг. И все это на шикарном фоне института благородных девиц!
Может, сценарист и продюсер г-н Беленький был очарован этим своеобразным феноменом русской культуры? Увы, вовсе нет. На мой взгляд, это верный торговый расчет.
В нашем сознании до сих пор «институт благородных девиц»— кирпичик национальной памяти, устойчивая мифологема, понятная многим. Наивность, чистота, инфантилизм, юность, восторженность… Ну и, само собой, принадлежность к элите, извините за выражение.
Беленький заманивает зрителя названием. Но если в нашумевшем сериале «Школа» показывают школу, каковой ее видят создатели, то в сериале «Институт благородных девиц» институтов нету, хоть режьте.
Судите сами. Что такое институты благородных девиц в русской культуре? Здесь поколениями воспитывали образованных матерей, гувернанток, учительниц. Первые женские гимназии возникли именно благодаря институтам. Множество новаций в области школьной педагогики, гигиены, медицины тоже впервые появились здесь.
Девочек учили (и учили очень хорошо) тому, что такое «хорошо» и что такое «плохо». Существовала иерархия ценностей, потерянная ныне. Опыт институтов чрезвычайно поучителен— и он так важен нам теперь, когда и наше общество в целом, и наша школа в частности переживают тяжелейший кризис.
Но современных культуртрегеров от ТВ ничто из подлинных черт жизни институтов благородных девиц не привлекает. На экране создается новый миф— вульгарное произведение гламурных невежд, могильщиков, успешно хоронящих нашу национальную память.
Я сказала «невежды»? То, что весь сценарий построен на невозможных для подлинной исторической канвы допущениях, очевидно. Я обращусь именно к институту, который фигурирует в заглавии. Вроде бы ежели создаешь произведение о предмете, так изучи его.
Подойдем к воротам института. В них стоит немыслимый персонаж, облаченный в костюм-тройку, белую рубашку и галстук. Это не почтенный купец первой гильдии, о нет! Это затейливый гибрид современного школьного охранника и дворника прошлых лет с винтовкой за спиной, порожденный фантазией сценариста. В действительности в дверях института посетителей встречал почтенный швейцар в ливрее. Берданкой его не снабжали: до налетов на учебные заведения террористы прошлого не додумались.
В сериале берданоносец непрестанно ходит вдоль забора, но, несмотря на это, всякий может при большом желании проникнуть внутрь или выйти наружу. По институту бродят молодые мужчины, они беседуют тет-а-тет с девицами, умудряются даже сделать предложение руки и сердца. Сами институтки то и дело шастают наружу, за что их немедленно исключили бы из института: в жизни даже родственники встречались с девочками не один на один, а в большой общей зале, куда одновременно собиралось множество народу.
Начальницу, большую злодейку, навещает молодой человек в кепке, по виду охотнорядец. Это— ее незаконнорожденный сын, о каковой страшной тайне он вопиет в полный голос. И ничего, что начальницами столичных институтов назначали дам (обычно вдов), хорошо известных не только при дворе, но часто даже личных знакомых императорской фамилии.
Их жизнь была прозрачна: если и случился по молодости какой грех, он надежно скрывался в прошлом. Иначе дама не стала бы начальницей. Охотнорядец никак не мог навещать начальницу, причем в любое удобное для него время. Кстати, ее не именовали «мадам», как хозяйку борделя. В первой половине XIX века она была по-семейному «маман», потом— просто «госпожа начальница», имя-отчество.
Эта «мадам» в сериале одета в кокетливое платье с турнюром. Классные дамы тоже наряжаются на свой вкус. В жизни же им было положено скромное форменное синее платье, и этот костюм так вошел в обычай, что позже Министерство народного просвещения рекомендовало и своим простым учительницам носить таковые же, синенькие.
Обратимся к институткам. Воспитанниц в институтах было много. Скажем, человек триста— семь классов, иногда параллельные. Нельзя было сказать сторожу с верной берданкой за спиной: «Передай пирожок Сонечке!»,— как случается на экране. Потому как этих Сонечек насчитывалось не менее полутора десятков. В спальнях девиц стояло по 30–40 кроватей. Но в кадре мы видим спальню: уютную комнатку на пять (или сколько там?) персон, как в пансионе средней руки. В спальнях девочки сидят на кроватях— днем, несмотря на строгое запрещение. Даже моя бабушка, успевшая закончить до революции всего лишь три класса в институте, до конца своих дней считала подобное смертным грехом.
Благородные девицы в сериале противоречат классной даме, дерзят начальнице, жуют сласти из кулечков у забора, глазея на прохожих, непрерывно ругаются между собой, наушничают. Их разговоры сводятся к выяснению отношений. Но, с другой стороны, по сравнению со «Школой»…
Ходят все девицы в одинаковых бледно-голубых платьях с белыми передничками. Но девочки разных классов одевались в платья разных цветов. Ну, там, кофейные («кофушки»), зеленушки, лиловые… Видимо, в качестве компенсации сценарист придумал какой-то благотворительный бал, на котором девицы появились в роскошных нарядах. Жеманничают, кокетничают с кавалерами, а разухабистый конферансье на балу (ну просто персонаж из «Мастера и Маргариты»!) то и дело покрикивает: «А теперь— кадриль!». Неужели он сказал: кадриль? Наверное, я ослышалась.
На самом деле на балы институтки надевали одинаковые белые кисейные платья, других нарядов у них не было. Во время танца говорить с кавалером было нельзя. Конечно, это правило нарушалось, говорили, но незаметно, и уж точно не кривлялись. Кстати, если героиня сериала продаст свой бальный туалет с кружевными перчатками ручной работы и жемчугами, денег ей явно хватит для доплаты за окончание учения. И не нужно будет из благодарности выходить замуж за злодея, готового оплатить ее обучение. Это я ей подсказываю из сочувствия.
Еще есть священник. Как без батюшки в нонешние-то времена! Завидев в коридоре института няньку девочки-турчанки, завернутую в балахон и с платком на голове, он шарахается от инородки в сторону с восклицанием «свят-свят!», боясь опоганиться. Пожалеем бедняжку: какой же стресс он испытывает всякий раз, регулярно встречая в стенах института своих соперников по священной ниве— муллу, католического патера или лютеранского пастора, каковые согласно институтскому уставу давали здесь уроки Закона Божия своим единоверкам, так же как православный батюшка окормлял духовно своих сестер по вере. Россия все-таки была империей, разные религии, что поделаешь, уважали.
На самом деле ляпы встречаются буквально в каждом эпизоде сериала, говорить о них— это написать текст размером с сам сериал. Скучно. А обещают 256 серий. Актеры щеголяют французским, причем особенно часто звучит словцо «медамс». Это, кажется, такое франко-английское слово, долженствующее обозначать «мадам» во множественном числе. Правда, спустя десяток-другой серий, похоже, это многострадальное «mesdames» наконец было освоено.
Нечаянно включив ТВ на этой неделе, я была вознаграждена новым шедевром. В этом эпизоде блестящий молодой князь появляется в доме, где прежде не был принят. Дверь ему открывает сама хозяйка, мать девушки, на которой он желает жениться. Князь рекомендуется, преподнося презенты:
1) серебряную сахарницу б/у, купленную накануне на толкучке, зато начищенную до блеска. Благородная дама в восторге (вспоминается чайное ситечко Людоедки Эллочки);
2) торт в картонной коробке, каковой презент хозяйка водружает в центре стола, сервированного к чаю, прямо как есть, в коробке с бечевкой; и, наконец…
3) букет в декоративной обертке. Цветы ставят в вазу, не снимая бумаги— видно, так красивше.
Вульгарность происходящего настолько чудовищна, что глаза отказываются верить.
На мой взгляд, ежели кто хочет посмотреть на «благородных», пусть обратится к советской классике. К примеру, фильмы, повествующие о колхозной жизни, вроде «Дело было в Пенькове» или «Простой истории», задают верный тон.
Здесь люди— с чувством собственного достоинства, они умеют поздороваться, войти, сесть, встать, поговорить, даже поругаться. А осанка, а артикуляция!
Но ведь сценарист Беленький честен, что ни говори. Он прямо заявил, что ТВ— просто-напросто «рынок медиапродукции», фильм— товар, который должен быть продан, а разговоры о социальной функции кино не более чем «борьба за кормушку».
Мне жаль, что Беленький не зарабатывает на жизнь вывозом мусора. Тоже выгодный гешефт.
«Институты благородных девиц» и женское образование в Российской империи 